Творчество Александра Александровича Алябьева (1787–1851) — одна из самых ярких страниц так называемой «доглинкинской» эпохи. Главное место в наследии этого талантливого композитора занимает романс; «Соловей» прославил своего автора во всем мире. Мы мало знаем о симфонической, камерной музыке Алябьева, и еще меньше — о его духовной музыке. Между тем немалую художественную ценность имеют три крупных цикла («Литургии») композитора, его концерты и около 30 духовных песнопений.

Замечательный русский музыкант родился в семье Александра Васильевича Алябьева, правителя тобольского наместничества (губернатора). Наместник имел гражданскую и военную власть, был представителем верховной власти на Урале и в Западной Сибири. Алябьев-старший был деятельным просветителем, развивал прессу, поддерживал развитие театра. Известно, что он принимал в своем доме ссыльного А. Н. Радищева. Оставив Тобольск в 1796 году, Александр Васильевич Алябьев закончил жизненный путь президентом Берг-коллегии, то есть горного ведомства (9, 26). Там начал свою служебную карьеру и Алябьев-сын.

В начале Отечественной войны 1812 года Александр Александрович стал кавалерийским офицером, сначала казачьим, затем гусарским, позднее конно-егерским. Он участвовал в боевых операциях в Белоруссии, Польше, Силезии, Саксонии, Франции. В ноябре 1823 года вышел в отставку в чине подполковника и всецело посвятил себя музыке. В 1824–1825 годах в Москве были поставлены шесть опер-водевилей с музыкой Алябьева и Верстовского, а пролог «Торжество муз» исполнялся на открытии Большого театра 6 января 1825 года. Но спустя полтора месяца после этого произошло событие, которое сломало жизнь композитора, обрекло его на долгие годы страданий.

24 февраля 1825 года Алябьев принимал у себя на квартире гостей. Один из них — отставной полковник, помещик Т. Времев — через день скончался от апоплексического удара. Лжесвидетельство некоего помещика Калугина положило начало сфабрикованному делу о карточной игре в доме Алябьева, о том, что Времев отказался уплатить нужную сумму и был избит, отчего впоследствии и скончался. Историк Н. М. Молева на основании изучения множества документов пишет: «Преступления не существовало. Было наказание, конца которому не положила и алябьевская смерть» (6, 41).

Алябьева арестовали по подозрению в убийстве, с середины 1825 года он находился в заключении в съезжем доме при полицейской части. Добившись получения фортепиано, в сырой камере Алябьев усиленно занимался композицией, здесь был написан и знаменитый «Соловей». Почти три года длился процесс. Версия об убийстве отпала, но Уголовная палата признала подсудимого виновным в ряде преступлений: допущение запрещенной карточной игры, побои, пьянство. В 1828 году Алябьев был приговорен к лишению чинов, знаков отличия, дворянского звания и ссылке, с преданием церковному покаянию. Архивные документы, связанные с годами сибирской ссылки, приведены в книге Б. С. Штейнпресса «А. А. Алябьев в изгнании» (11).

В середине марта 1828 года после многодневного зимнего пути по этапу Алябьев вместе со своим зятем Н. А. Шатиловым, также осужденным по этому делу, приехал в родной Тобольск. Губернатор Д. Н. Бантыш-Каменский назначил город местом проживания ссыльных. Над обоими ссыльными был учрежден секретный полицейский надзор. В донесении Бенкендорфу от 24 марта 1828 года Бантыш-Каменский сообщал, что поскольку Алябьев присужден к церковному покаянию, уже сделаны соответствующие представления местному архиепископу Евгению «для зависящего со стороны его распоряжения» (11, 15).

Местное духовное начальство должно было определить продолжительность церковного покаяния. В решении Тобольской духовной консистории говорилось, что по церковным правилам на Алябьева «следовало наложить епитимию на 15-ть лет; но как он уже наказан лишением чинов, орденов и дворянства и ссылкою, то наложить на него епитимию только на семь лет с половиною, которую исполнить ему при Градо-Воскресенской церкви под присмотром той церкви протоиерея Михаила Арефьева» (11, 16). 21 марта 1828 года это определение было утверждено тобольским архиепископом.

Свидетельства о том, в чем заключалось церковное покаяние, оставил норвежский астроном Кристоф Ханстен, директор обсерватории в Христиании, посетивший Тобольск осенью 1828 года. Три раза в неделю, публично осужденный должен был становиться на колени перед алтарем, творить крестное знамение, касаться лбом пола и читать молитвы. «Гордый Алябьев, — вспоминает путешественник, — не пожелал отбивать поклоны; тогда московский Синод предписал заключить его в монастырь, где монахи должны были наблюдать за неукоснительным соблюдением приговора суда. Однако монахи добились не больших успехов, чем миряне» (11, 16). Остряк Шатилов заявлял Ханстену: «Я не понимаю, почему мой шурин с таким упрямством сопротивляется этим требованиям: это весьма полезное для здоровья движение, вполне подходящее для человека, которому угрожает полнота» (11, 16).

Неизвестно, с какой точностью отражал норвежец события, насколько он понимал характер Алябьева, называя его «надменным и высокомерным» (11, 16). О душевном состоянии композитора косвенно свидетельствует письмо его сестры, Натальи Александровны Исленьевой (август 1828 года): «Любезный брат Александр! Последнее твое письмо сестра получила при нас, из которого видно, что ты становишься немного спокойнее против прежнего, и совершенно полагаешься на волю Всевышнего; чем очень нас успокаиваешь» (11, 21).

На заседании консистории 31 октября 1828 года протоиерей Михаил Арефьев дал положительный отзыв о «кающемся» ссыльном и привел даже оправдательные объяснения к случаям уклонения композитора от посещения церкви: «…Алябьев возложенную на него епитимию исправлял тщательно, ходил в церковь ко всем службам и исповедывался у него, и что оный Алябьев иногда не ходил в церковь единственно за болезнями, особенно в худую погоду с ним случающимися от гиморойных припадков и от ран, полученных им во время сражения» (11, 17).

Кроме того, в документе говорится о том, что композитор без принуждения посещал Знаменский монастырь в нижнем Тобольске: «Алябьев, исправляя епитимию при Воскресенской церкви, по собственному желанию ходил для моления в церковь монастырскую: то время хождения его в монастырь зачесть в монастырской епитимии и далее ныне продолжать ему оную в монастырь. А по истечении срока монастырского исправлять ему остальное время епитимии паки при Воскресенской церкви под наблюдением той церкви протоиерея Арефьева, коему предписать его, Алябьева, если не окажется препятствий, приобщить к святым тайнам, а по усмотрении в нем плодов, достойных покаяния, в уменьшении поступить сообразно 102-му правилу 6-го Вселенского собора и указу Святейшего Синода 1780-го года марта 21 дня» (11, 17).

В книге «Описание краткое всех церквей, существующих в городе Тобольске» мы нашли упоминание о «Захарьевской (иначе Воскресенской) церкви» в подгорной части Тобольска (8, 16)¹. Церковь прав. Захария и Елизаветы — самая красивая в Тобольске, шедевр зрелого барокко (ныне реставрируется).

Тобольский Знаменский монастырь — самый древний сибирский монастырь, основанный одновременно с Тобольским острогом в 1586 (1587) году на левом берегу Иртыша, близ устья реки Тобол. В 1623 году он был переведен в нижнюю, подгорную часть города. С конца XVIII века монастырь был главным духовным учебным центром Сибири, здесь располагалась славяно-латинская школа, преобразованная в семинарию. По словам В. Кириллова, автора книги «Тобольск», «в настоящее время многие важные элементы этого интересного ансамбля утрачены. Нет Преображенского собора (он разобран в советское время), не существует Знаменская церковь, без своих верхов стоит Казанская церковь, монастырь лишился высокой колокольни (38 метров), остался лишь нижний ярус» (4, 128).

В. Кириллов отмечает, что Захарьевская церковь находилась на торгу, «в самом оживленном месте Тобольска, где всегда толпился народ, и церковь была наиболее посещаема» (4, 119). Возможно, это и вызывало у Алябьева некое сопротивление, тогда как внутреннее пространство даже огромного Спасо-Преображенского собора в монастыре «отличалось затесненностью и мрачностью из-за массивных столбов и недостатка света» (4, 125).

Автор монографии о композиторе Б. Доброхотов считает, что протоколом от 31 октября 1828 года завершается дело Алябьева в консистории: «Можно предположить, что в последний день октября консистория сняла покаяние с Алябьева. После состоявшегося в этот день заседания консистории упоминания о покаянии отсутствуют во всех официальных бумагах, связанных с именем композитора. Очевидно, решающее влияние на сокращение срока покаяния с семи с половиной лет до 7 месяцев оказал факт сочинения Алябьевым многочисленных церковных хоров» (3, 88).

Цель обращения Алябьева к духовной музыке вряд ли можно видеть только в том, чтобы расположить к себе церковное начальство. Композитор признавался: «Хоры — моя всегдашняя страсть» (11, 18), и ему было очень важно слышать создаваемые произведения в живом звучании.

Б. Доброхотов пишет о том, что все духовные сочинения были написаны в течение шести месяцев 1828 года. С апреля по сентябрь было создано около тридцати песнопений для смешанного хора: «Очевидно, эти хоры созданы до сентября, то есть в те месяцы, когда композитор выполнял покаяние в Воскресенской церкви, где имелся хор такого состава» (3, 79). Произведения для мужского хора, с точки зрения биографа, «написаны в октябре 1828 года» (3, 88); он связывает это с тем, что «с октября 1828 года Алябьев начинает посещать Знаменский мужской монастырь» (3, 88). Последнее утверждение не совсем обоснованно, так как о времени начала посещения монастыря в протоколе заседания не сообщается. Кроме того, трудно согласиться с мнением, что все хоры написаны в такой короткий срок, ведь работа над духовными сочинениями могла продолжаться и в последующие три года тобольской ссылки.

Вероятно, на мужской хор Знаменского монастыря ориентировался композитор при создании своей «Литургии св. Иоанна Златоуста» ре минор. Это крупное духовное сочинение Алябьева опубликовано в 2002 году под редакцией О. И. Захаровой (1). Но большинство сочинений рассчитано на смешанный хор. К их числу относится и фрагмент песнопения «Милость мира», помещенный в нотном приложении (два немного отличающихся друг от друга автографа хранятся, как и многие другие рукописи духовных сочинений, в Государственном музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки: ф. 40. № 62, 66). Торжественное, почти маршевое начало сменяется на словах «И Святому Духу» лирическим минорным эпизодом, в фиоритурах которого можно услышать интонации «Соловья», ставшего «своеобразной монограммой композитора» (1, 4).

Б. Доброхотов, подчеркивая «художественные достоинства большинства церковных хоров» Алябьева, отмечает, что композитор нередко превращал богослужебные песнопения в своеобразные лирические хоровые романсы: «Сочиняя их, композитор не мог отказаться от столь близкой ему светской вокальной музыки, и часто в этих хорах богослужебного назначения начинают звучать романсные интонации» (3, 88). Такой подход к богослужебному пению отличал не одного Алябьева: он присутствует в духовной музыке А. Е. Варламова, А. Н. Верстовского и других композиторов доглинкинского периода русской музыки.

Свящ. В. Металлов, давая достаточно полный список духовных сочинений Алябьева, делает вывод: «Все эти сочинения не получили распространения в певческой практике, но они имеют свой интерес для характеристики того времени в церковно-певческом отношении и для характеристики автора, как композитора. Эти опыты духовно-музыкальных произведений, по крайней мере, доказывают, что церковно-певческий интерес, захватывая более или менее выдающихся композиторов светской музыки того времени, равно и последующего, не миновал и Алябьева, отдавшего свою дань и этой области» (5, 915).

В тобольской ссылке А. А. Алябьев писал также музыку для военного оркестра, который сам организовал. Оркестр часто выступал с концертами в пользу бедных. Один из массовых концертов, получивших отклик в печати, был в январе 1829 года в губернской гимназии, в том доме, где Александр Александрович провел свои детские годы. В книге В. Ф. Ретунского приведена фотография этого здания, где в советские годы разместилась городская поликлиника (7, 36).

20 июня 1831 года генерал-губернатор Вельяминов докладывал Бенкендорфу об «исправлении» ссыльного: «Алябьев во все трехгодичное в Сибири пребывание не только вел себя весьма похвально, но даже замечены в нем и истинные чувства раскаяния» (11, 54). Тем не менее помилования не последовало; Алябьеву лишь разрешают поправить здоровье на минеральных водах. Полтора года (1832–1833) он проводит на Кавказе, в Ставрополе и Пятигорске. Здесь, спустя семь лет разлуки, он встречается со своей возлюбленной Екатериной Александровной Офросимовой, урожденной Римской-Корсаковой (1803–1854), с которой в 1840 году вступает в брак.

Несмотря на многочисленные просьбы родственников на высочайшее имя, Алябьев до конца жизни не добился восстановления в правах. Вновь следовали ссылки: Оренбург, Коломна. В одном из писем композитор с горечью восклицает: «Никто столько не испытал, как я грешный, таскаюсь из одного угла света до другого» (11, 73). С 1843 года он получил разрешение «жительствовать в Москве, под надзором полиции, но с тем, чтобы не показываться публике» (11, 86).

Во всех местах ссылки Алябьев не оставляет сочинения духовной музыки, он пишет и небольшие камерные песнопения, и крупные циклы. Композитор работает вдохновенно, с увлечением, о чем с грубоватой иронией пишет, например, А. Н. Верстовскому 28 февраля 1834 года из Оренбурга: «Обедня была написана в две недели, стало по пословице “скорость нужна блох ловить”» (12, 267). Вероятно, речь идет здесь о большой «Литургии» до минор (ГЦММК. Ф. 40. № 54). Замысел такого крупного и сложного сочинения мог возникнуть у композитора в расчете на хороший хор. В Оренбурге такая возможность у композитора была. Например, он написал музыку гимна на слова Жуковского, использовав тему известной русской песни «Слава» в расчете на большой состав оркестра и хора. Об исполнении этого сочинения Алябьев сообщал Верстовскому: «Занимаясь всякое утро — a propos, скажу тебе, я написал, новую музыку на “Боже, царя храни”, напев национальный, здешним всем понравилось. Вообрази, с музыкантами, трубачами и певчими, сто человек. Ась! Каково — В Оренбурге» (10, 21).

В крупных формах духовной музыки Алябьев считал необходимым использование развитых фугированных форм. О его взглядах косвенно свидетельствует то же письмо Верстовскому: «Я об твоей (“Обедне”. — Н. П.) уже писал, она мне нравится, но жаль, что ты начал одно allegro концерта фугой и не кончил оной, церковная музыка оное требует» (12, 267).

Можно надеяться, что Александр Александрович находил утешение в создании духовных песнопений; их особую красоту не раз вспоминали друзья композитора. Декабрист А. А. Тучков в своем письме перефразирует строки 85-го псалма «Приклони, Господи, ухо Твое», на текст которого Алябьев написал концерт: «Нетерпеливо ждем, когда вы будете со своим семейством, когда исполнятся ваши желания, а до того твердим про себя: “Сохрани, Господи, душу его…” Звуки этой музыки остались у меня навсегда в памяти. — Скажите, послали ли вы напечатать эту чудную, прелестнейшую музыку?» (11, 70).

Я. В. Сабуров в очерке «Поездка в Саратов, Астрахань и на Кавказ», рассказывал, вероятно, о неоконченном концерте «На Тя, Господи, уповах», подписанном в автографе «1833, Пятигорск» (2). Эти строки можно отнести ко всем духовным сочинениям композитора: «При прощании с Кавказом Алябьев исторгнул еще раз слезы умиления и восторга своею духовною музыкою: казалось, вся глубокая дума грустной и высокой души его излилась в этих очаровательных звуках» (11, 70).

Литература

1.     Алябьев А. А. Литургия св. Иоанна Златоуста ре минор: Для мужского квартета (или хора) без сопровождения / Предисл. и примеч. О. И. Захаровой. — М., 2002.

2.     Алябьев А. А. «На Тя, Господи, уповах» (неоконч. соч. для смешанного хора) // ГЦММК им. М. И. Глинки. Ф. 40. № 423.

3.     Доброхотов Б. В. А. Алябьев . Творческий путь. М., 1986.

4.     Кириллов В. Тобольск. М., 1984.

5.     Металлов В., свящ. Заметка об А. А. Алябьеве. // Русская музыкальная газета. 1902. № 39.

6.     Молева Н. Дело русского соловья // Две загадки. М., 1991.

7.     Ретунский В. Ф., сост. Памятники Тобольска и его окрестности. Тюмень, 1960.

8.     Сулоцкий Ал. Описание краткое всех церквей, существующих в городе Тобольске и пространное Тобольского Софийского собора. М., 1852.

9.     Тобольский биографический словарь. Екатеринбург, 2004.

10.  Хавторин Б. Александр Алябьев в Оренбургской ссылке. Оренбург, 2001.

11.  Штейнпресс Б. С. А. А. Алябьев в изгнании М., 1959.

12.  Штейнпресс Б. С. Страницы из жизни А. А. Алябьева. М., 1956.

1 Каменная церковь построена в 1759 году, «о двух этажах, весьма красивая по наружности и богатая по внутренним украшениям. В ней шесть престолов» (8, 17).